Читаем без скачивания Красная розочка. Рассказы и повести - Алексей Сухих

– Но это будет только завтра, – ответил Леонид и привлёк девушку к себе.

III

Сессия началась 30 января и прошла блестяще для Сугробина, как никогда. Он все пять экзаменов сдал на отлично, обрубил хвосты, похвастался успехами попавшейся навстречу Бельской, сказал ей, что его не будет две недели, и уехал в лыжный поход по Южному Уралу. Бельская только и успела крикнуть вслед: «Скажи, как по-португальски «Прощай навсегда!» Лёнька не слышал. «Балбес!» – обругала его Бельская, но почему-то ей стала грустно на мгновение.

Ольга Бельская и Леонид Сугробин учились на разных факультетах и в смутный период становления института время сессий и каникул у них не совпадали. Он сдал сессию и отвалил в турпоход, а она училась. Потом она заметила, что группа из похода вернулась, а Сугробин не объявился. Она говорила себе, что он для неё никто и злилась, что думала о нём. Он тоже не забывал о ней, но был поход, была необходимость съездить к брату в Горький и навестить родителей. Родителей навестить не удалось, и от этого ему было неуютно. Но пока он ехал из Горького в Пермь, сумел написать отцу Ивану Макаровичу длинное письмо со всеми подробностями прошедшего отрезка жизни и успокоился. Вернувшись в институт, Леонид первым делом нашёл Бельскую и, не позволяя ей рассердиться, объявил, что через три дня ему исполняется двадцать лет.

– Так! – сказала Оля. – В общагу к вам я не пойду. На ресторан денег у тебя нет. Какие у нас ещё варианты?

Сугробину было грустно, грустно.

– Не грусти. Придёшь ко мне, и будем пить чай с пирожными.

– Отлично, Олинька, – сказал Сугробин и пришёл к Оле с тремя розами и бутылкой шампанского.

Весенний семестр прошёл легко по накатанному ритму. Спортсмен Сугробин выполнил в апреле гимнастические нормативы на Ш разряд. И в середине этого же апреля тренер по боксу отобрал команду и повёз её на дружеские бои в Закамск. Там первый официальный бой провёл Леонид. «Победу по очкам одержал Леонид Сугробин!», – объявил рефери и поднял вверх Лёнькину правую руку в перчатке. В мае ещё три боя с новичками на межвузовских соревнованиях. Ещё три победы и в послужном списке появилась запись, присвоен третий разряд. Тренер, маленький преподаватель с факультета физвоспитания пединститута, с перебитым носом, негромко говорил ему, поздравляя с первой спортивной ступенькой: «У тебя пойдёт. Сноровка есть. Удар отработаем нокаутирующий и в бой на разрядников. Выпивкой постарайся не увлекаться». После последнего боя Лёнька заявился в институт с горящим ультрафиолетовым фингалом на левом глазу. Бельская, встретив его в коридоре, отскочила к другой стене и закричала: «Не подходи ко мне, хулиган! Пока не смоешь – не подходи». «Шрам на роже, шрам на роже для мужчин всего дороже», – отозвался улыбчивый Лёнька, но Бельской уже и след простыл. С этой девушкой студенткой у студента Сугробина складывались очень непростые отношения. Они, бывало, целовались в институтском скверике на глазах у всех. И также, принародно, не замечали друг друга на другой день. «Не из-за чего» по Лёнькиным понятиям. Вот и сейчас!? «Не подходи!» А они собрались съездить в Воткинск на родину Чайковского. Видимо и поездка не состоится. Ему казалось, что никакого влияния он на неё оказать не может. Если она хотела его любить, то любила. А не хотела, то «не подходи, хулиган». И все дела. Звони не звони – не отзовётся.

Был май. А ещё в далёкие времена было подмечено, что когда всё становиться «голубым и зелёным, то от любви не уйдёшь никуда…» В сквере перед оперным театром буйно распустилась сирень и белым дымом полыхали яблони. Сугробин с «фонарём», прикрытым светозащитными очками, и приятель из группы Володя Чащихин сидели на скамейке перед театром и ждали балеринок с репетиции. Тромбонист Максим, руководитель духового оркестра при институте в котором Леонид пытался освоить игру на трубе, и он же штатный оркестрант из оркестра оперного театра, выполнил обещание и познакомил их с двумя подружками из кордебалета.

– Ой, ой! Страшилище-то какое! Настоящий Верлиока, страшилище одноглазое, – закричали в унисон подбежавшие девушки в лёгких нарядных платьицах – сарафанчиках.

– И кто же это тебя, миленький? – спросила Галочка, симпатизирующая Лёне.

– Он с хулиганами подрался, защищая незнакомую девушку, – высунулся Чащихин. Лёнька показал ему кулак.

– А может он сам хулиган!? – засмеялась её подруга с лермонтовским именем Бэла.

Ребята встречались с ними только раз в официальной обстановке и обе стороны мало знали друг о друге.

– Ладно, девочки, успокойтесь. Лёня у нас боксёр. Только что разряд получил и фонарь в придачу, – пояснил Чащихин.

Все засмеялись.

– Ой, а мы устали. Вы же знаете, что «Жизель» готовиться к закрытию сезона и с ней на гастроли. Постановщик из Москвы. До судорог замучил.

– Тогда в кафе – мороженое. Будем ваши ножки мороженым массажировать, – включился Сугробин, и все весело отправились в кафе.

– А знаете, девчонки, – болтал Володька, постукивая ложечкой по пустой уже вазочке, – если Галочке этот парень с фингалом не по вкусу, то я найду другого, без фингала.

Балеринки смеялись.

– Мы и сами найдём, – сказала Бэла. – Только на что нам будущие инженеры с зарплатой в 900 рублей. У меня мама смеётся, когда папа свою получку ей отдаёт. Если бы мама завмагом не работала, то на что бы жили…

– А кто вас, миленькие, после тридцати восьми лет, когда вас на пенсию в пятьсот рублей спишут, кормить будет!

– А мы заслуженными станем.

– Да, Володя, – сказал Леонид, – не для наших плантаций эти ягодки. Принеси, пожалуйста, ещё всем по чашечке сливочного с сиропом и пусть мы им будем как запасной аэродром, пока они не выйдут замуж за полковников или не станут заслуженными и народными.

– К мороженому бы ещё шампанского, – мечтательно протянула Бэла.

– Отлично, – сказал Володя, – они согласны и все расходы на сегодня за мной.

– Ура студентам! – хором воскликнули балериночки.

– И чего я на Сугробина фыркнула. Подумаешь, синяк под глазом. Пусть другие думают, что ему по пьянке досталось. Я же знаю, что это не так. И он же мой парень, и я его люблю. Но синяк совсем некстати. Теперь в Воткинск, в музей Чайковского с таким синяком нам ехать нельзя. И нужен ему этот бокс. Правда, парень должен быть сильным. Не всегда же ножом резать! – размышляла Ольга Бельская у себя дома и последняя, нечаянная мысль кольнула её в самую глубину сердца, остро напомнив трагедию и беду защитившего её несчастного друга. Он как-то стал затуманиваться, расплываться после начала её любви с Лёнькой. Они с Лёнькой стали близки в его день рождения, состоявшийся через несколько дней после его возвращения из Горького, куда он уехал, не повидав её после похода. А она ждала его возвращения, удивляясь самой себе. И когда он появился и сказал, что ему через три дня двадцать лет, она пригласила его к себе. Он принёс шампанское. Родителей не было. Они танцевали под радиолу, любуясь собой. Он ласково её обнимал и целовал волосы.

– Странно, – сказала она, – всего фактически несколько дней, как мы знакомы, а я совсем, совсем твоя…

– «Ты моя, сказать лишь могут руки, что снимали чёрную чадру…», – ответил он словами поэта.

– Так сними…

Она не забывала своего друга и обещалась дождаться его. Но монашеский обет не давала. И всё же совмещённые мысли о двух близких ей мужчинах замутили чистоту её размышлений о Сугробине.

– Может это случайность, наваждение или как солнечный удар!? Пусть побродит со своим синяком один, а я, может, отойду от этого угара, – сказала она сама себе и чёрная грусть окутала её.

IV

Весенняя сессия года закончилась 30 июня. Учился Леонид старательно, а сдавал в этот раз не блестяще, Но экзамены это и лотерея, и настроение преподавателя, и твоё личное настроение. Отличная оценка была у него всего одна. Но поскольку стипендию давали всем успевающим, то огорчений из-за трояков тоже не было. Тройки были оценкой настроения, а не знаний. Леонид знал, что все предметы он знает на очень «железные» четвёрки. И понимал, что предмет изучил и мог применить полученные знания на практике. А отличную оценку он получил, готовясь к экзамену под оперу «Кармен». Он был в общаге один и перечитывал конспекты. Негромко звучало радио, создавая фон. И вдруг диктор объявил: «Внимание! Начинаем передачу оперы Ж. Бизе „Кармен“. Партию Хозе исполняет Марио дель Монако, партию Кармен Ирина Архипова». Это было нечто и незабываемо. Леонид все три часа передачи сидел в блаженном состоянии. А после ему показалось, что повторять ему ничего не надо и утром вошёл на экзамен в первой тройке и получил «отлично».

В зачётке стояла печать и запись о том, что имярек переведён на четвёртый курс. Все долги по до сдаче экзаменов были закрыты. Сугробин выдержал самим придуманный не простой жизненный экзамен. Далее предстояла нормальная учёба без перегрузок и начиналась она заводской практикой по технологии металлообработки. Леонид с десятком ребят из группы был определён на механический завод оборонного министерства. Он не имел никакого названия и просто был «Механический завод п/я (почтовый ящик) В обозначенные годы все чем-то связанные с оборонными заказами предприятия, даже швейные, выпускавшие вещмешки для красноармейцев или обмотки, были в целях сохранности государственной и военной тайны, обозначены номерами. У предприятия был забор, была проходная, в которую входили и выходили люди и всё. И жившие рядом граждане, если не были любопытными, не знали и не подозревали, что за этими проходными происходит. А если человек на вопрос «где он работает?» отвечал, что на «почтовом ящике», то его более никто не расспрашивал, чтобы не иметь неприятностей от своего любопытства. Этот режим секретности в стране победившего социализма был оправдан. Враждебное окружение никогда не скрывало своего интереса к тому, где и что в Советском Союзе делается. Завод располагался вблизи университета и был незаметным, не шумел на весь город своими турбинами, а спокойно выпускал для народного хозяйства механическую мотопилу «Дружба», а в момент практики – комплектующие узлы для самолётов КБ Антонова. Студентов оформили самым настоящим образом: сфотографировали в заводской фотографии, вклеили эти фотографии в фирменные пропуска, а пропуска вложили в специальные ячейки в проходной. И каждый должен был нажать кнопочку с номером своего пропуска и пропуск выкатывался прямо в руки военизированного охранника, который внимательно смотрел на фотографию и на имярека и, убедившись, что фотография напоминает оригинал, открывал турникет.